Утопии xx века: проект дворца техники ссср(по неопубликованным документам).
С конца века появляются утопии, строящиеся вокруг национальной идеи и размышлений о политическом будущем России: длинная поэма К. Случевского (1837 - 1904) Поверженный Пушкин (1899), романы За приподнятою завесой (1900) А. Красницкого (1866-1917) и Через полвека (1902) С. Шарапова (1855-1911), "неославянского" деятеля, экономиста и правого публициста . Общая черта отличает этих авторов от предшественников: хотя Россия остается мирной державой, новый порядок в ней устанавливается в результате большой войны против Германии (к которой у Случевского присоединяется Япония: деталь пророческая и в то же время очень понятная в свете устремления России на Восток). В скобках заметим, что антигерманизм не подразумевает неприятия Европы или тотальной ксенофобии. К примеру, в романе Шелонского, о котором мы говорили выше, с лица земли исчезают немцы, зато остаются французы. Более того, французы и русские смешиваются и становятся единым народом с общим русско-французским языком. Европа в глазах России не монолит, она раздваивается, множится, предлагает разные модели развития.
Политическая система утопии Шелонского остается неясной. Утопии Случевского, Красницкого, Шарапова видят будущую Россию мощной православной монархией, решающей судьбы мира. Она - душа и сила обширной империи. Все эти авторы явно или скрыто соотносятся с Пушкиным (русское море и славянские реки) и Тютчевым. Шарапов дает набросок будущей русской географии: четыре столицы (Киев, Москва, Петербург и Константинополь); поглощение большинства азиатских государств (Персии, Афганистана, Туркестана [Бухара]) и Центральной Европы (Польша, Венгрия и Хорватия сами присоединятся к Империи, предпочитая равноправие под властью самодержавия неравноправному положению в "австрийской федерации", где их подавило бы православное большинство). Более стереотипная утопия Красницкого предполагает создание Панславянского союза. Польский вопрос в этих трех утопиях решается одинаково: поляки отвергают власть папы, возвращаются к раннему католицизму и обретают духовное родство с православием; с этого момента ничего больше не мешает братскому единению Польши и России. Еврейский вопрос, наоборот, представляется более острым. Красницкий воображает падение Австрии под ударами "потомков Израиля" и создает в центре Европы еврейское царство, угрожающее всеобщему счастью [Красницкий, 183]. Глава, которую Шарапов посвящает будущей истории евреев, второй раз изгнанных из Палестины [Шарапов 1902, 19], заслуживает места во всех антологиях антисемитизма. Зловещее предвестие: антиеврейские настроения набирают силу в описываемой Шараповым неославянской России 1951 года (современный читатель легко узнает в этом описании атмосферу, царившую в СССР при Сталине в 1951 году).
После революции 1905 года политическая утопия меняется. На этот раз Шарапов печатает Диктатора (1907), смешивая современные политические фигуры - Столыпина, Коковцова и других министров Николая II - с воображаемыми и историческими (славянофилы, Хомяков, Самарин) персонажами. Главный герой, генерал-адъютант Иванов, получает от царя полномочия на восстановления порядка в стране, объятой хаосом. "Парламентаризм в России <...> только ложь и обман. Возврат к старому режиму невозможен" - таково кредо диктатора, который разгоняет продажную царскую бюрократию и выдвигает свою программу: сильная монархия, земство, крестьянская община, укрепление религиозного духа, либерализация экономики, приватизация всех школ, включая высшие, упразднение государственных дипломов, свобода всеобщего, правда поднадзорного, образования. Для евреев, агентов зла, - процентная норма. Пресса и общественная жизнь подлежат "чистке". С целью очищения нравов большая территория (с хорошим климатом) будет отведена радикальной молодежи, которая установит там порядки по своему усмотрению. Созданная ими утопия неизбежно приведет к абсурду и вернет молодых радикалов на путь истинный [Шарапов 1907b, 14].
Тот же дух, но в совершенно другом контексте, утверждается в Анархистах будущего (1907) И. Морского. Это первое произведение русской "политической фантастики", разрабатывающее гипотезу о приходе к власти реально революционной партии в обозримом будущем. Действие "Анархистов" происходит в Москве в 1927 году: герои идут в театр на последнюю пьесу Л. Андреева, улицы не изменили своих названий. Однако воцаряется хаос, начинается гражданская война, заключающаяся в обмене бомбовыми ударами с дирижаблей. В эти книге есть тревожное техническое предвидение подслушивающие аппараты, повсюду спрятанные полицией.
Среди революционеров-социалистов ни марксисты, ни анархисты (противники всякой догматизации по определению или, скорее, по заявлению) не приемлют слишком детальных прогнозов. Однако это не мешает Каутскому, Бебелю, Балло (Атлантикусу) или анархисту Ж. Граву неоднократно отправляться в будущее . Их книги, почти сразу же переводимые на русский (и публикуемые большей частью в эмиграции), пользуется популярностью. Русские социалисты идут по тому же пути и заглядывают в будущее: пример - "квазиутопические" эссе Кропоткина, опубликованные в Лондоне и Париже, или сочинение анархиста А. Ге Путь к победе, вышедшее в Лозанне в 1917 году. Тем не менее в сфере утопии социалистический лагерь отстает от консерваторов.
"Богостроитель" Богданов - автор первого в России коммунистического романа-утопии Красная звезда (1908). Красная звезда - это Марс. Примечательно, что Богданов использует уже достаточно затасканный "марсианский" сюжет, чтобы избежать цензуры и конкретных споров о будущем России. Марсиане, похожие на землян, давным-давно построили коммунистическое общество. Они приглашают к себе русского революционера, который переживает на Марсе две истории любви и узнает все о политике, образовании, культуре и нравах планеты (изобилие технических деталей). Армии труда и планирования - два столпа марсианского общества, где труд перестал быть вредным и мучительным благодаря автоматизации. Марсиане допускают свободную любовь, но при этом у них существует институт брака. Социальное равенство полов, в духе которого воспитывались многие поколения, привело к физиологическим изменениям: мужчин трудно отличить от женщин, по крайней мере, землянину (эта идея, встречающаяся уже у Н. Д. Федорова, выдвигается Богдановым как позитивная). Напряжение нарастает, когда герой узнает об ужасном проекте: Марс перенаселен, некоторые марсиане подумывают о вторжении на Землю и уничтожении человечества. Менее развитые должны быть принесены в жертву более развитым и сильным. Марсиане отказываются от этого проекта, понимая, что земляне не слабее, они просто другие и способны превзойти их в своем развитии.
Следы Ницше и тейлоризма еще более заметны во втором романе Богданова Инженер Мэнни (1913), в котором рассказывается о трудном пути марсиан к идеальному обществу. Прыжок в новый мир позволяет совершить постройка каналов, которая ведется гениальным инженером-сверхчеловеком "железной рукой", несмотря на потерю тысяч жизней во имя марсианского человечества [Богданов 1913]. В этой популяризации идей "тектологии" хорошо прослеживается тройная структура утопии, о которой мы говорили в предисловии: рождение и первые стадии развития утопического общества имеют такое важное значение, что занимают весь объем книги.
Ленин осудил "Инженера Мэнни". Однако романы Богданова будут издаваться и читаться после революции, в эпоху, благоприятную для литературных утопий любого сорта.
1. W.W. Reade, The Martyrdom of Man, London, 1873. Ср. Л. Геллер, "К парадигмологии русской культуры", The New Review - Новый журнал (New York), vol. 188, 1992.
2. Масштабы этого успеха подтверждают многочисленные пародии см., напр., А. Чехов, "Летающие острова" (1882) в: Полное собрание сочинений. В 30 тт., Т. 1, М., Наука, 1974, стр. 208-214.
3. См. J. Demaret, Univers. Les thйories de la cosmologie contemporaine, Aix en Province, 1991, p. 271-308. Похожие идеи выдвигались с конца XIX века западными приверженцами энергетизма, к примеру В. Оствальдом; о связях энергетизма с русским утопизмом см. Геллер 1992.
4. Он использует термин, выработанный Э. Леруа и Т. У. Шарденом в процессе публичных прений в Сорбонне в 1922 - 1926 годах.
5. Эллис, "Итоги символизма", Весы, 1909, 7, С. 69.
6. Последних представителей литературного авангарда в СССР; краткий очерк и библиографию см. в: J.-Ph. Jaccard, Daniil Harms et la fin de l"avant-garde russe, Berne, Peter Lang, 1991.
8. См. С. Gray, L"Avant-garde russe dans I"art moderne, 1863 - 1922, Citй des Arts L"Age d"homme, б. д.; V. Marcadй, Le Renouveau de I"art pictural russe, L"Age d"homme, 1971; J.-C. Marcadй, йd., Malйvitch, L"Age d"homme, 1979; J. C. Marcadй, Le Futurisme russe, Dessin et Torla, 1989; A. Sola, Les Futuristes russes, PUF, 1990; B.-M. Wolter, B. Schwenk, йd., Die Grosse Utopie. Die Russische Avantgarde. 1915-1932, Frankfurt a. Main, 1992.
9. А. Флакер, Первые мученики наступающего тоталитаризма в: Л. Геллер, сост., Фантастика в русской литературе XX века. М., 1994.
10. М. Золотоносов приписывает это сочинение философу Н. Ф. Федорову (Московские новости, 37, 1993, С. 56.
11. См. позднее изложение этой "антиутопии" в: Н. Марков, Войны темных сил, Париж 1928.
Глава 6 НОВЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ МИР
"Кремлевские мечтатели"
Заставляя Историю делать скачок в будущее, утопия становится одним из двигателей революции. Русская революция, особенно Февральская революция 1917 года, подогревалась революционным и религиозным милленаризмом, развивавшимся в России в начале XX века. Марксизм соблазнял умы секуляризацией христианства, утверждением мессианского призвания пролетариата (избранного класса) и обещанием прыжка из царства необходимости в царство свободы. Но знал ли кто-нибудь, что Ленин считал химерическими "созидательные планы народников", ценя в них лишь "элемент разрушительный" 1? Тот, кого Уэллс назвал "кремлевским мечтателем", был прежде всего непримиримым антиутопистом-теоретиком и при этом коварным прагматиком, использующим утопизм в своей тактике захвата власти.
Вслед за Энгельсом Ленин признавал важность "неполитического социализма" Сен-Симона, Фурье и Оуэна для становления марксизма . Однако этот социализм, который уже именовал себя "научным", оценивался Марксом, как "утопический", начиная с 1846 года (он назван "критико-утопическим" в Манифесте коммунистической партии), а начиная с 1875 года марксизм (термин Бакунина, 1871) присвоит себе исключительное право называться "научным социализмом" , оправдывая это созданием материалистической концепции истории (борьба классов) и "раскрытием тайны капиталистического производства с помощью теории прибавочной стоимости" (Энгельс, Социализм утопический и социализм научный, 1880). Для Ленина "утопичен" любой социальный проект, даже социалистический, если он ставит экономику выше политики, реформизм - выше революционного насилия, отвергает классовую борьбу и (или) ленинскую концепцию партии. Ленин верен идеям открытого письма 1846 года Маркса, Энгельса и других против Криге (друга Вейтлинга, который основывал свой коммунизм на примитивном христианстве). Это письмо разоблачало путаницу между общностью (communion) и коммунизмом. Всякое "новое христианство" и народные или научные утопии, основанные на "религии любви", должны были послужить, в лучшем случае, временной дополнительной силой в другом проекте, который Ленин не хочет детализировать: "Надо сначала ввязаться, а там посмотрим", - скажет он в 1923 году, цитируя Наполеона .
Главный "утопический" текст Ленина (глава V из Государства и революции, август-сентябрь 1917) ничего не прибавляет к идеям Бабефа, который нигде не цитируется, и Маркса, который вдохновлялся Парижской коммуной и в котором, согласно Ленину, не было ни капли утопизма. Переходный период диктатуры был предсказан еще Бабефом, Буонарроти, Бланки и Кабе. Экономическое упрощенчество поддержанное ссылками на тейлоризм, вполне ленинская черта: главным для "первой фазы" развития коммунистического общества (социализма) является учет и контроль - контроль производства и распределения, учет труда и его продуктов (как в "Красной звезде" Богданова). Выполнение этой задачи обеспечивается государством вооруженного пролетариата, которое "отныне и навсегда" заменит капиталистов и бюрократов. Государство, сведенное к "простому контролю за распределением" (Бабеф), продолжает играть репрессивную роль в отношении капиталистов, буржуазии, интеллигенции. Оно приучает граждан к производственной дисциплине: "Все общество будет единой конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы" . Тогда можно будет достигнуть "высшей стадии" коммунизма, на которой государство станет ненужным, "поскольку больше некого усмирять, "некого", в смысле классов": "Мы не утописты и не отрицаем того, что индивидуальные выступления возможны и неизбежны". Ленин отнюдь не руссоист: новый человек будет создан дрессировкой, а не убеждением. Неважно, что в январе 1914 года Ленин заявил (по поводу обязательного образования в России): "Мы не хотим загонять в рай дубиной" . Теперь (1919) "прошли те времена наивного, утопического, фантастического, механистического, интеллигентского социализма, когда дело представляли так, что убедят большинство людей, нарисуют красивую картину социалистического общества, и станет большинство на точку зрения социализма <...> к социализму человечество придет не иначе, как через диктатуру пролетариата . И тем не менее на Х съезде партии (15 марта 1921 года) Ленин задаст риторический вопрос: "Как бы мы смогли без фантазеров начать социалистическую революцию в такой стране?". Неважно, что эти фантазеры будут в скором времени истреблены.
Работа над "Государством и революцией" была прервана революционной практикой (Ленин находит более "приятным и полезным" "проделать опыт революции"). Первые три года революции будут попыткой совершить "мгновенный переход" к коммунизму, национализированной экономической системе без свободной торговли и денег. Эта попытка будет впоследствии (апрель 1921 года) названа "военным коммунизмом". Однако война просто дала импульс и стала оправданием мер, описанных в Манифесте коммунистической партии (гл. 2). Еще одна модель, доказавшая свою эффективность, вдохновляет Ленина: немецкий Kriegssozialismus (военный социализм) и применение им тейлористской системы в государственном масштабе. В 1921 году Ленин заговорит о "бюрократических утопиях" , но в его проекте программы партии опубликованном в 1918 году, можно прочесть: "Сначала государственная монополия "торговли", затем замена, полная и окончательная "торговли" - планомерно-организованным распределением", "принудительное объединение всего населения в потребительско-производственные коммуны", "привлечение все большего числа граждан <...> к непосредственному несению своей доли тягот по управлению государством", "универсализация учета и контроля за всем производством и распределением продуктов <...> сначала рабочими организациями, затем поголовно всем населением", "сокращение рабочего дня до 6 часов в сутки для постепенного выравнивания всех заработных плат и жалований во всех профессиях и категориях", "систематические меры к перехода к Massenspeisung <общепиту>", и т. д. . Слова выделены Лениным: тоталитаризм этимологически вписан в его дискурс.
На иностранцев, побывавших в России сразу после революции, страна утопии производила сильное впечатление, вызывала надежду или беспокойство: по мнению Б. Расселла, "из всех явлений истории большевистский режим больше всего похож на Республику Платона" . Уэллса, в свою очередь, тревожило будущее России, и он построил свой репортаж, Россия во тьме, по образу утопических романов: приезд в новую страну, посещение Петрограда и его учреждений в сопровождении чичероне (будущего барона Будберга), финальная встреча с Властителем. Уэллс был напуган хаосом, но видел в большевистской партии и ее "олигархии" "самурайскую" элиту, охраняющую и возглавляющую общество "Современной утопии". Проекты Ленина, особенно его план электрификации, не рассеяли скептицизма Уэллса: "Ленин, который, как ортодоксальный марксист, отрицает все "утопии", закончил тем, что сам подпал под власть утопии электриков" . Парадоксальная робость буржуазного утописта перед утопией, ставшей реальностью и, в конце концов, ослепившей его: Уэллс был покорен первым пятилетним планом и встречей со Сталиным в 1934 году.
Во время первого приезда Уэллса вся Россия была охвачена предчувствием мировой революции. Когда в 1920 году Красная армия вошла в Польшу, ее командующий Тухачевский провозгласил: "На остриях наших штыков мы принесем трудовому человечеству счастье и мир. На запад!". По приказу Л. Троцкого (1879 - 1940) (см. Терроризм и коммунизм) создавались трудовые армии, о которых мечтали Кабе, Беллами и авторы "Манифеста коммунистической партии". Был ликвидирован Национальный банк, отменены квартплата, налоги на воду, газ и электричество, проезд на транспорте стал бесплатным для рабочих: деньги вот-вот должны были исчезнуть. В 1920 году Ленин рассчитывал, что юношество увидит коммунизм через десять-двадцать лет . В том же году Н. Бухарин (1888 - 1938) и Е. Преображенский (1886 - 1937) составили Азбуку коммунизма (начиная с Программы партии марта 1919 года) и дали двадцать-тридцать лет на то, чтобы государство диктатуры пролетариата было заменено "бюро бухгалтерии и статистики".
В отличие от Бухарина (расстрелянного в 1938-м), который начинал как один из главных теоретиков национализации и милитаризации "переходного периода", а закончил защитником построения социализма "черепашьими темпами" "в отдельно взятой стране", Преображенский останется "левым" (его расстреляют в 1937-м). В 1922 году Преображенский рассуждает об эволюции СССР в дидактической утопии От НЭПа к социализму, написанной в форме курса лекций, который читает рабочий, по совместительству профессор экономии, в 1970 году (разделение между интеллектуальным и физическим трудом исчезло). Эта утопия позволяет проследить реализацию экономически социалистической программы Преображенского, учитывающей ошибки военного коммунизма. Разница между прогнозами и исторической реальностью - самое привлекательное в этой сухой утопии, вставленной в фантастический образ советской Европы. Последнее примечательно поскольку утопия написана через два года после Съезда народов Востока и подготовки объединения республик в Советский Союз. Тогда же татарский большевик М.Султан-Галиев выстраивает масштабную политическую утопию-создание "Коммунистического мусульманского государства", включающего все азиатские народы и управляющего колониальным Интернационалом, который мог бы контролировать индустриальные страны. В 1923 году Султан-Галиев станет первым руководителем партии, арестованным за свои идеи . Преображенский ни разу не упоминает об Азии. Его взоры обращены к Германии. Он предсказывает появление нового экономического организма в Европе, который объединит "промышленность Германии и сельское хозяйство России". В утопии Преображенского примечательно также и то, что с победой коммунизма в Европе "советская Россия заняла свое скромное место экономически отсталой страны позади индустриальных стран пролетарской диктатуры" [Преображенский 1922, 137 138]. Не часто встретишь такую скромность.
Утопия Преображенского представляется ответом на "квазиутопическое" сочинение Е. Полетаева (1888 - 1953) и Н. Пунина (1888 - 1937). Опираясь на энергетистские, синтетистские и богдановские идеи, эта книга с провокационным названием Против цивилизации (1918) - краткий обзор европейской истории и прогноз на будущее - предлагает апологию органической и целостной немецкой "культуры", которая противопоставляется чуждой России поверхностной, индивидуалистической франко-английской цивилизации, потребляющей предметы, а не идеи [Полетаев-Пунин, С. VIII]. Интересно сравнить эту позицию с позицией неославянства и Бердяева, для которого "романские народы органически ближе русским и славянам, чем народы германские"2. Согласно Полетаеву и Пунину, ядро советского государства будет состоять из великороссов. Европейская социальная революция поможет этому ядру утвердиться в своей общечеловеческой роли (официальный интернационализм, перевернутый с ног на голову) . Германофильские настроения проникли после революции не только в утопические сочинения, но и в политику. Униженная победившей Европой, волнуемая изнутри мощным социалистическим движением, Германия, в отличие от Франции, цитадели капитализма, была для одинокой страны Советов моделью организованного государства и надеждой на распространение революции (особенно после Спартаковцев и Баварской республики). Подтверждая жизнеспособность некоторых славянофильских идей, Полетаев и Пунин соединяют пролетарскую идеологию (социалистическую, научную и механистическую) с тоской по эллинизму, германофилией и восхвалением "великоросскости". Предисловие к книге Полетаева и Пунина написано наркомом культуры Луначарским. Он (а в его лице - власть) поручается за авторов с их весьма неправоверными взглядами. В этом, помимо разногласий внутри власти, проявляется эклектизм государственной мечты в процессе ее становления. Вскоре американская эффективность затмит немецкий образец.
Тотализующая, "интегральная" направленность этой мечты сразу же стала наиболее характерной ее чертой. Революция изменила "базис" общества, его производственные отношения. Согласно марксистскому учению, все "надстройки" неизбежно изменяются вслед за "базисом". Буржуазные институты семьи, школы, морали, науки должны уступить место новой семье, новой морали, новой школе. Государство и партия берут на себя заботу о руководстве этими изменениями. Своей страстью к "эвномии" эта эпоха напоминает времена Екатерины. Разница - в темпах установления новых порядков: декретомания Ленина представлялась его противникам опасно утопической. В Сказках про Фиту Замятина, первой литературной сатире на лидера большевиков, написанной в сентябре 1917 года, Ленин выведен сказочным персонажем, порожденным канцелярским бумагомаранием и питающимся чернилами [Л. Геллер, 1983].
Новый человек
В 1929 году Сталин вернется к утопии "военного коммунизма" (ускоренная индустриализация и насильственная коллективизация), но в 1921-м Ленин делает некоторые уступки рыночной экономике, чтобы сохранить свою власть перед лицом всеобщего недовольства: начинается Новая экономическая политика (НЭП). НЭП - всего лишь период мнимого затишья, во время которого выражение "диктатура пролетариата" приобретает свои истинный смысл. Обостряется идеологическая борьба. Свирепые антирелигиозные кампании становятся главной заботой культурных управленцев. В 1925 году Союз воинствующих безбожников превращается под руководством партии в главное орудие "перековки" человека и "перестройки" общества. Школьная система, реформированная в 1918 году, полностью обновляется в 1923-м: "педология" сменяет педагогику, учебные программы очищаются от "буржуазных" идей. Знание русской истории признается необязательным: учащимся коммунистической школы достаточно знать лишь несколько эпизодов борьбы против царизма. Создание "нового человека" - в центре официальной идеологии. На практике оно осуществляется путем принуждения. Обучение трудом, опробованное учителем А. Макаренко (1888 1939) в колонии малолетних преступников, станет в сочетании с великим концентрационным экспериментом основой советской "эвпедии".
"Эвпедии" сопутствуют проекты и меры из утопического арсенала. В 1925 году Бухарин провозглашает в духе тейлоризма: "Мы переходим к стандартизации интеллигентов, мы будем производить их, как на фабрике" . Авторы "Азбуки коммунизма" уже говорили, что ребенок принадлежит обществу, в котором он родился, а не только своим родителям: это один из главных постулатов классической утопии. Троцкий, инициатор борьбы за "новый быт" [Троцкий 1976], предполагает, что человек "переделает Землю по своему вкусу" и научится управлять "слепым половым отбором" для создания "более высокого общественно-биологического типа, если хотите сверх-человека" [Троцкий, 1923, 164 - 165]. Эту мечту разделяет большинство руководителей государства. Начинается изучение генетического достояния пролетария. Ставится задача по созданию совершенной человеческой расы: при Комиссии по изучению природных производительных сил в России работает Бюро по евгенике [Ю. Филипченко]. С 1921 года действуют два евгенических общества, одно из которых подчиняется Комиссариату внутренних дел, другое Академии наук. Оба поддерживают и развивают связи с немецкими евгенистами (в рамках одного из этих обществ некоторое время работает комиссия по изучению еврейской расы) . В самих евгенических исследованиях нет ничего необычного, в то время они проводились практически во всех странах, но "коммунистический человек" "определяется также и в биологических терминах "новой расы". Евгеническая утопия, подогреваемая антиутопией биологического упадка капиталистического мира, продержится до начала тридцатых годов. Она породит разные научные безумства, к примеру, проект скрещивания человека с обезьяной с целью омоложения человеческого генофонда3. Эта утопия в конце концов преобразуется в доктрину homo sovieticus, вечно совершенствующегося под благоприятным влиянием социалистической среды. Повесть М. Булгакова (1891-1940) Собачье сердце (1925), предупреждающая о том, как опасно идти против природы ради создания "нового человека", - антиутопия, недалекая от реальности.
Совсем недавно я написала пост, в котором сформулировала свои возражения на статью американского философа Капустина
В которой постаралась показать, что исторический ход развития на больших промежутках подчиняется жёсткой логике совершенствования социальной структуры общества в направление выбора наиболее эффективной на данном этапе формы собственности и, соответственно, связанных с ней экономических отношений.
И происходит это в интересах обеспечения постоянного роста НТП, который является главной, базовой основой существования человека.
Этот прогресс направлен на совершенствование средств производства орудий труда, с которыми нерасторжимо связана сама возможность существования разумной жизни на земле и повышение комфортности этого существования.
И что назревший переход к новой цивилизации с общественной формой собственности неизбежен и СССР погиб не в результате недееспособности, а потерпел тактическое поражение в войне цивилизаций - капиталистической и коммунистической, разница между которыми в базовых отношениях собственности.
Эти базовые отношения собственности определяют экономический алгоритм функционирования мирового хозяйства.
При капитализме это нерегулируемый рынок со свободной конкуренцией.
При коммунизме - плановый рынок с управлением прогрессом на основе долгосрочных и краткосрочных стратегических планов развития.
Принципиальная разница этих моделей сейчас в том, что первая исчерпала ресурс развития, человечество просто не может вести хозяйство на неработающей модели.
Хозяйство деградирует, мир погружается в хаос войн и разрухи.
Следующая модель экономики опробована и показала не только великолепные возможности экономического развития, но и принципиально новую ступень в справедливой организации социума.
Понятно, что мировой капитал сопротивляется смене отношений собственности.
Но непонятно, почему этому же сопротивляются многие интеллектуалы-гуманитарии, казалось бы, левой ориентации, не отрицающие успехов советского общества.
Они называют коммунистический проект утопией, то-есть, не реализуемой общественной формой.
Прочитала хорошее интервью Третьякова Творческая интеллигенция и власть в СССР ,
Вот и Третьяков высказался в том же духе: "Вот почему утопию не удалось реализовать: человеческий материал оказался далёк от того, какой необходим был для этой утопии. По этой причине и Советский Союз рухнул."
Заключение о том, что рухнул только по этой причине, конечно, слишком поверхностно но сейчас разговор не о том.
А вот о чём.
А кто должен подготовить общество к более высокой ступени развития?
То-есть, усовершенствовать человеческий материал до того, как для новой формации созреют базисные противоречия?
Надо полагать, что уважаемые гуманитарии ожидают этой подготовки в недрах предыдущей, капиталистической формации, где народ должен выучиться не воровать, не обманывать, не рваться к власти по головам конкурентов.
Не показал ли советский период, что существование человеческих пороков в СССР качественно сократилось?
Я прожила а СССР полвека и также, как и Третьяков, со школьных лет интересовалась культурой и искусством, хотя специальностью выбрала не лирику, а альтернативную физику.
И по моему жизненному опыту в СССР существовали две неблагополучные сферы в этом смысле.
Торговля, где воровали.
И "творческая" среда, самая неспокойная, самая вечно неудовлетворённая, самовыдвигающаяся, амбициозная и вечно диссиденствующая.
Которая не смогла взять на себя миссию служения обществу, быть примером в самосовершенствовании.
Это не значит, что все были такими, но исключения немногочисленны и не на поверхности общественной жизни, что только подтверждает общее правило.
Но с трибуны политехнического вопили совсем другие, которые несли свою детруктивную и одновременно приспособленческую ноту.
Советское общество было обществом переходного периода в условиях враждебного окружения, оно было чуждо миру капитала и он, как мог, воздействовал на него.
И воздействовал именно на несовершенный человеческий материал.
И изнутри общество было разделено на страты, по разному относящиеся к стране.
Были прямые враги, остатки "белой гвардии и белой кости", которые стиснув зубы терпели строй, но детей своих воспитывали в той же ненависти, что испытывали сами.
Это они, войдя во власть, готовили перестройку.
Конечно, постепенно социальная адаптация должна была давать плоды, кстати, самые быстрые и яркие плоды были в слое бывших беспризорников и сирот.
Воспитанные на новых идеологических установках, неиспорченные влиянием религиозных предков, они дали потрясающее по научной и творческой эффективности слой.
Коммунизм - не утопия.
Это долгая и тяжёлая работа, которая будет выправлять человеческий материал, изуродованный людоедской идеологией капитала.
И я всё больше прихожу к мысли, что наши идеологи, называя коммунизм утопией, просто прикрывают этим эвфемизмом нежелание уходить от капитализма, дающего части общества, безусловно, большие привилегии, чем более нивелированный уровень жизни в социалистическом общетве.
Но думаю, надо быть откровеннее и говорить не об утопичности коммунистической формации, а о личном выборе.
СССР на первый взгляд почти идеальное для жизни государство, жизнь в котором подобна
утопии. Утопии, которую пыталось построить не одно государство. Нас заинтересовала
эта тема, и мы решила провести исследование, чтобы ответить на вопрос «Являлся ли
СССР государством, максимально приближенным к утопии?»
Цель работы: выяснить, являлся ли СССР состоявшимся идеальным (или близко к нему
приближенным) государством, или же это была неудачная попытка построить его.
Задачи
Дать определение утопии
Найти факты, подтверждающие ранние попытки создать утопии
Исследовать историю СССР: найти факты, подтверждающие утопичность жизни в государстве.
Сформулировать вывод на основе найденных фактов.
когда увидела свет книга Томаса Мора «Утопия».
Как известно, «утопия» - это сочетание двух
лексических компонентов греческого языка. Но
каких именно? Если «топос» (место) и «у» (нет), то
«утопия» -, «несуществующая страна», «Нигдея».
Если «топос» и «ев» (благо), то в таком случае
«утопия» - «благословенная земля», «прекрасная
страна». А поскольку книга была написана на
латинском языке и греческие слова передавались в
транскрипции, скрадывавшей различия между «у» и
«е», истинный замысел Мора оставался скрытым. Не
исключено, что это была игра слов: «страна
прекрасная, но несуществующая».В 1848 году Маркс и Энгельс публикуют Коммунистический манифест
– утопическую программу, оказавшую решающее влияние на судьбы
ХХ века.
Рождается первый элемент советской идеологии – марксизм. В
утопической системе Маркса можно выделить три основных линии
Романтическая линия, где Маркс проповедует
свободу, как добровольное объединение
индивида с коллективом.
Прометейско - фаустовский мотив, вера в
неограниченные возможности человека. Все
определяется внешними условиями:
материальным бытом, общественным
развитием, классовым делением.
Детерминизм. Маркс настаивает на том, что
законы общественной жизни действуют с
такой же непреклонностью, как и законы
природы.Осенью 1917 г. Ленин, развивая идеи Маркса, пишет
утопическую программу Государство и революция, которая
становится вторым элементом советской идеологии. Рождается
«марксизм-ленинизм», - он, по определению Краткого
политического словаря, «является единственной идеологией,
дающей подлинно научный анализ действительности».
Программа строительства коммунизма, изложенная в
«Государстве и революции», была великолепно простой:
ликвидация армии, которую заменяет всенародная милиция;
выборные чиновники (избираются и отзываются всеми
трудящимися); ликвидация полиции - ее функции исполняются
всеми трудящимися. Управление государством становится таким
простым, что заниматься им смогут все.В 1924 году Ленин умирает, так и не успев воплотить все свои
идеи в жизнь. Власть над государством переходит к Сталину,
верному ученику Ленина и достойному продолжателю его дела.
На смену марксизму-ленинизму приходит сталинизм,
характеризующийся господством авторитаризма, усилением
карательных функций государства, сращиванием
государственных органов и правящей Коммунистической
партии, жестким идеологическим контролем над всеми
сторонами жизни общества.У СССР прогнозировалось счастливое
будущее, полностью состоявшееся
утопия. В 60-х годах идея об
идеальном обществе в СССР особенно
сильно распространилась по всей
стране. Так Н. С. Хрущев обещал
построить в Советском Союзе
коммунизм через двадцать лет, к 1980
году. Люди вдохновились этой идеей и
работали с двойным усердием на благо
общества, строили коммунизм.
Возможное счастливое будущее,
научная утопия, гигантский скачок в
развитии технологий также не
казались долгосрочной перспективой;
казалось, протяни руку - и вот оно,
где-то рядом.
Почему утопия не состоялась?
Коммунизм в СССР невозможно было построить в силу многихпричин. В мире было много стран с враждебной идеологией.
Исходя из этого, СССР был вынужден тратить колоссальные
средства на вооруженные силы, в том числе и на создание и
удержание ядерного паритета. И это не считая таких
теоретических посылов, которые при построении коммунизма
должны были быть исполнены в первую очередь: ликвидация
государства, классов, армии, милиции, денег, неравенства и т.д. Не
устранив эти противоречия, невозможно было говорить о
построении коммунистического общества. Невозможно было его
построить, находясь «во враждебном окружении». Поэтому
коммунизм, как «идея светлого будущего» в СССР был
невозможен и недостижим в принципе.
- А мог ли быть СССР вообще утопией? - Нет.
Утопия подразумевает отношения людей с государством науровне: государство для человека. Все люди в нем счастливы.
А что мы имели в реальности? Человек для государства, где
государство выполняет роль машины, которая
перерабатывает людей. Счастье было выборочным, вовсе не
для всех, а только для избранных.
Ренессансные утопии были бесконечно далеки от народа, да и не предназначались для него, являясь скорее философскими трактатами. Удивительно, но к первой половине XX века ситуация толком не переменилась. Коммунистическая утопическая литература всё еще оставалась достаточно сложной для восприятия.
Фантастика начала XX века вообще толком не желала описывать счастливое советское будущее. «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1913) Александра Богданова показывают наброски идеального общества будущего на примере Марса, обогнавшего в развитии Землю. Марсианская цивилизация, построенная на ценностях разума и социализма, притягивает главного героя Леонида, и по возвращении на Землю он принимает активное участие в революции.
Одна из первых советских утопий - «Страна Гонгури» Вивиана Итина (1922) - не скупится на «попаданческие» приемы. Ее главный герой, молодой революционер Гелий, с помощью гипноза переносится из тюрьмы на две тысячи лет вперед и оказывается в мире будущего. Основные занятия людей в конце IV тысячелетия - искусство и наука. Они путешествуют по другим планетам, создают всевозможные машины. Как и в утопиях 500-летней давности, в «Стране Гонгури» минимум сюжета, ее цель - демонстрация, к чему может прийти советский человек за две тысячи лет.
Примерно то же хотел показать Евгений Замятин в антиутопии «Мы», только с другой стороны: до чего может довести человечество социализм в долгосрочной перспективе.
Тотальный контроль, отсутствие имен, полное противопоставление Города Природе, бессмысленное сплочение ради абстрактной цели.
Оба фантаста - и Итин, и Замятин - ошиблись. Человечество отступило от этого вектора довольно быстро.
Послевоенные утопии
Коренным образом изменила фантастику Вторая мировая война. Как только человечество справилось с разрушениями и потерями, СССР начал выдавать одну за другой коммунистическую утопию, а Запад - одну за другой антиутопию, как правило, не обходящуюся без ядерной войны.
Первая «тяжелая» послевоенная советская утопия - «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова - была написана в 1956 году. Советские литературные критики любили подчеркнуть, что Ефремов предвосхитил звездоплавание за целый год до запуска первого искусственного спутника, умалчивая о том, что западные фантасты описывали звездолеты еще в 1940-х («Звездные короли» Эдмонда Гамильтона, 1947 год).
Главное отличие «Туманности Андромеды» от робких утопий первой половины века - легкий налет космооперы, придание экшна.
В тексте всё еще присутствуют пространные описания общественного устройства будущего (отсутствие денег и стирание народов и рас), истории (эры наподобие геологических - Эра Единого Языка, Эра Встретившихся Рук) и ландшафтов (Спиральная дорога, города-пирамиды в плодородных зонах). Все люди в эпохе «Туманности Андромеды» (Ефремов сначала относил ее за тысячи лет от своего времени, но потом передумал и переместил за сотни) статны и величественны, они не походят на наших современников или современников Ефремова. Впрочем, они уже могут сражаться с инопланетными тварями, влюбляться в инопланетянок и проводить сумасшедшие эксперименты. Это не люди-тени Замятина и не ходячие идеалы Богданова.
Сиквел «Туманности Андромеды», написанный в 1968 году, и вовсе не уступает западным антиутопиям.
Естественно, на земной почве советский фантаст не мог показать плохое будущее, ведь на Земле уже стопроцентно наступил коммунизм. Поэтому действие перенесено на Торманс, планету, куда тысячи лет назад сбежали американцы и азиаты.
Теперь там всепланетное олигархическое государство с кастами и насильственной эвтаназией, растормошить которое прилетели земляне. Им это удалось, правда, ценой собственных жизней.
Польский вариант «Туманности Андромеды» - «Магелланово облако», написанный Станиславом Лемом годом ранее, в 1955 году, - гораздо более современен, хоть и не лишен пафоса. Действие «Облака» происходит на рубеже III и IV тысячелетий, но быт человека не слишком изменился за тысячу лет. Есть города, поезда, вокзалы и любовь, присутствует также коммунизм, межпланетные полеты, первый межзвездный полет, отсутствуют границы и деньги. Позже Лем негативно отзывался о романе, мол, слишком наивная вещь, он действительно мало напоминает поздние романы писателя о проблемах контакта с инопланетянами («Фиаско», «Непобедимый»). Но «Магелланово облако» демонстрирует, что коммунистическая утопия 1950-х всё-таки может быть близкой человеку.
Можно сказать, что «Магелланово облако» - нечто среднее между сверкающим миром серьезных коммунаров Ефремова и почти реальным миром «Полудня» Стругацких, населенным, по словам писателей, почти нашими современниками.
Стругацкие утверждали, что люди будущего уже живут среди нас, просто сейчас их единицы, а в будущем такими будут все. И правда, герои повести «Полдень. XXII век» братьев Стругацких (1960) разговаривают на живом языке (за что писателей ругали критики, мол, какие черт и бог через 200 лет), не стесняются поесть и повеселиться.
И мир будущего у Стругацких в самом деле получился миром, в котором хочется жить. Описаниям природы и городов уделяется мало внимания, ведь это не важно. Соль в другом: в этом мире все готовы прийти друг другу на помощь, несмотря на то, что писаных красавцев - не 100 процентов населения, как в других утопиях. В «Полудне» сменяется калейдоскоп героев, приключений и локаций - Земля, Владислава, Леонида, а вот занудных описаний истории становления коммунизма и брачных отношений коммунаров нет.
Утопии периода развитого социализма
Но не все в советской литературе были Ефремовыми, Лемами и Стругацкими, и случались неудачные или наивные антиутопии. Трилогия Сергея Снегова «Люди как боги» была написана в 1966–1977 годах. Название сразу же заявляет о масштабе произведения. И правда: пятый век коммунизма, единое мировое государство со столицей где-то в районе Москвы, компьютеры-телепаты, публикующие важные мысли наподобие интернета и следящие за жизнью и здоровьем каждого человека, межзвездные полеты. И за всем этим - по-детски наивные диалоги между коммунарами, инопланетяне-зловреды, головоглазы и ангелы, и все как один статные красавцы и красавицы земляне. Сюжет то топчется на одном месте, то взрывается бурей детской лексики и невнятных событий.
Утопии эпохи развитого социализма практически избавляются от идеологической шелухи.
Роман «Лунная радуга» Сергея Павлова (1977–1983) по тематике ближе к Лему. Единственный широкий мазок - описание подземного города Аркад на Меркурии, напоминающее город в «Возвращении со звезд» Лема - причудливая комбинация архитектуры и природы, плавные формы и перетекающие друг в друга пространства. Остальное действие происходит во Внеземелье, космосе. Главный герой романа живет в Америке - из этого становится понятно, что коммунизм всё-таки победил по всему миру.
Столь же мало описаний и в небольшой утопии-космоопере Дмитрия Биленкина «Сила сильных» (1985). Вообще, позднесоветская утопия - палка о двух концах. С одной стороны, опыт прежних поколений писателей позволил современникам Брежнева, Андропова и Черненко избежать ходульных персонажей, неестественных диалогов и пространных описаний, высмеянных Стругацкими в «Понедельник начинается в субботу». С другой стороны, предшественники описали все возможные утопические миры.
Третий век коммунизма, человечество, как и у Ефремова, разделено на содружество коммунистов и империю олигархов в Плеядах. К последним отправляется интернациональная группа коммунаров с целью спасти человечество от некоего оружия предтеч, способного уничтожить Вселенную (избитый сюжет западной фантастики).
Пожалуй, самые оригинальные приемы в этой книге связаны с марксистской политэкономией. Земляне, чтобы удовлетворить потребность в труде, телепатически связываются с бурильной установкой на Марсе, а нишу пролетариата в Плеядах заняли андроиды.
Повесть олицетворяет состояние советской фантастики в середине и конце 1980-х - идеологическая составляющая увяла, а освобожденное пространство заняли примитивные приключения. И хорошо, что обошлось без попаданцев, наводнивших фантастику десятилетие спустя.
Крах социалистической системы оставил мир без утопий. Исчезновение биполярного устройства мира привело к появлению биполярных утопий-антиутопий в литературе. Теперь ни один воображаемый идеальный мир будущего не обходится без киберпанковых трущоб у подножия небоскребов.
Пока коммунисты зовут бороться против капитализма, широкие массы сомневаются, возможно ли от капитализма уйти. Сомнения в этом порождает печальный опыт гибели СССР. А действительно, возможны ли социализм и коммунизм?
«Опыт СССР бесценен, но этим сокровищем нужно уметь воспользоваться.
Его обычно оценивают на примитивно-бытовом уровне, то есть так. Есть в марксизме понятие "социализм" и есть – "коммунистическая формация". Идея коммунистической формации слишком радикально отличается от нынешнего жизненного уклада, социализм – ближе, но и он не удался. Поэтому прагматичной является цель построения социализма, чтобы обеспечить хотя бы социальную справедливость, а коммунистическая формация – либо утопия, либо возможность для столь отдаленного будущего, что становится неактуальной.
А экономический кризис, возникший в СССР и приведший к введению косыгинской реформы, объясняют тем, что в СССР слишком радикально отказались от рыночной регуляции экономики, а нерыночная экономика не может быть эффективной" (3)
Но "СССР не всегда проигрывал экономическую гонку. Плановое хозяйство под управлением Сталина превратило страну в супердержаву, лидера полумира в экономической, военной, научной и культурной сферах, и сильнейшего соперника в этих же сферах для остальной половины мира."(5) А что означает его гибель? Советская система показала свою неэффективность по сравнению с западной? Допустим. Но вот и "первые пароходы показали свою неэффективность по сравнению с парусниками в качестве боевых кораблей. Первые радиодетали на полупроводниках показали свою неэффективность по сравнению с ламповыми радиодеталями.
И если бы инженеры рассуждали так же, как нынешние сторонники капитализма, то технический прогресс остановился бы. К счастью, инженеры рассуждали иначе. И что же? Где сейчас лампы и где сейчас парусники?" (5)
И насчет СССР, "вслед за советским и российским экономистом Н. Ведутой и советским академиком В. Глушковым утверждаем, что все строго наоборот.
Уместна следующая аналогия. Запад модернизировал телегу своего капитализма до автомобиля цивилизованного капитализма 21-го века. В СССР с самого начала была поставлена цель достичь космических высот коммунизма, для чего был анонсировано строительство космической ракеты нового общества. Но, то ли в силу несовершенства технологий, то ли по глупости властей, цель подменили на более "прагматичную" «догнать и перегнать Америку», и стали прилаживать ракетный двигатель планового управления к той же телеге товарной экономики. Получили не космическую ракету и не автомобиль, а странный гибрид - ракетомобиль "социализма". На самом деле гибрид "социализма" нежизнеспособен, как не прижились на наших дорогах и ракетомобили. Для достижения космических высот нужна космическая ракета. Это задача несравнимо более сложная, наукоемкая, чем строительство автомобиля, но вполне выполнимая инженерная задача. Но простыми путями космические высоты не достижимы. Ракетомобили для полетов в космос не предназначаются.
Отсюда первый вывод: строительство коммунистической формации есть не перспективная задача на далекое будущее, а актуальная задача, вполне выполнимая за время жизни одного поколения». (3)
Уйдем от денег - придем к коммунизму, не уйдем от денег – не придем к коммунизму. Но как же уйти от денег? Это главный вопрос. Ленин честно признался: «этого мы не знаем и знать не можем». (1) И действительно
«В марксизме существует закон соответствия производственных отношений производительным силам. Это означает, что переходу к каждой из общественных формаций предшествовал некоторый технологический прорыв, введение некоего технического новшества. Какой конкретно технологический прорыв даст толчок переходу к коммунистической формации – классики марксизма не дают ответа.
И в его время это действительно невозможно. Но то, что классики марксизма могли лишь приближенно предвидеть силой своего гения, то можем воочию видеть мы, простые жители 21-го века.
Компьютерная революция показывает правоту Энгельса, что человечество перестанет регулировать производство и распределение на основе закона стоимости и перейдет к контролю ресурсов на основе натуральных показателей. На его предсказание не обращали внимание, т. к. он не указывал, как это технически реализовать и чем заменить деньги. И не мог сказать в то время. Теперь же для нас очевидно, что эта задача легко выполнима с помощью объединения баз данных предприятий всей страны в единую сеть (академик Глушков назвал такую интегрированную систему ОГАС - ОбщеГосударственная Автоматическая Система Управления хозяйством).
Соответственно, академик Глушков дал ответ, что компьютеры, из которых можно построить систему ОГАС – и есть тот технологический толчок, который позволит обществу перейти к формации будущего».
Но к моменту, когда академик Глушков предложил решение, поезд ушел. Он застал коммунистическую верхушку уже переродившейся в капиталистическую корпорацию. Поэтому его идею "зарубили"
В результате СССР погиб, а пессисмисты сделали вывод, что коммунизм невозможен. А на самом деле?
«Для установления коммунистического базиса не было объективных условий в 1917 г. Что же мы видим сейчас? Предприятия хранят, передают и обрабатывают данные в электронном виде, существует и Интернет. То есть ОГАС уже в основном создана за академика Глушкова самим капитализмом. Кризис капиталистических отношений констатируют уже экономисты-некоммунисты (М. Хазин, В. Катасонов, …). Все объективные предпосылки созрели. Остановка теперь только за субъективным фактором. Однако неудача дискредитировала коммунистическую идею в глазах широких масс.
Напрашивается аналогия. К. Маркс предсказал возможность создавать ледяные скульптуры коммунизма. Советские идеологи начали воплощать его замыслы. Построили шедевры, но не смогли их сохранить. Потому что много энергии тратили на создание холода, чтобы шедевры предохранить от таяния. Потому что не дождались зимних холодов кризиса капитализма и компьютерной революции.
Получился парадокс: в возможность создания ледяных скульптур поверили до зимы, когда они таяли; все разочаровались; а теперь наступила зима, но в них никто не верит...» (4)
Но мы должны осознать эту возможность и реализовать ее. Иначе под обломками рушащейся от кризиса капиталистической системы погибнет все человечество
Источники
1) Ленин В. Государство и революция
2) Ф. Энгельс Анти- Дюринг
3) Афонин В. Что актуально в максизме
