Чехов - толстый и тонкий. Антон чехов - толстый и тонкий Читать онлайн толстый тонкий

Проза Антона Павловича Чехова стала новаторским явлением в русской литературе второй половины XIX века. Он возвел жанр короткого юмористического рассказа до вершин высокого искусства. Современники упрекали Чехова в том, что в его произведениях ничего не происходит. Фабула рассказов в самом деле очень проста. Однако это не примитивизм газетной беллетристики. Это умение кратко повествовать о самом главном, мастерство подбирать точные детали для характеристики образов, манера художественной недосказанности, рассчитанная на домысливание читателя.

Одним из ярких примеров чеховского гения является рассказ «Толстый и тонкий» (1883), впоследствии вошедший в знаменитый сборник «Пестрые рассказы».

«Толстый и тонкий»: сюжет

Действие разворачивается на вокзале Николаевской железной дороги. Два гимназических приятеля (один толстый, другой тонкий) встретились после многолетней разлуки. Оба несказанно рады приятной неожиданности. Особенно словоохотлив тонкий. Он вспоминает курьезные случаи из юношеской жизни. Представляет свое семейство – жену Луизу и сына Нафанаила. Не без гордости рассказывает о личных достижениях, службе в чине коллежского асессора, наградах, ремесленной подработке, уроках музыки, которые дает его супруга. Успевает посетовать на небольшое жалованье и поинтересоваться об успехах старого приятеля.

Однако как только тонкий узнает, что толстый дослужился до высокого чина тайного советника, он тут же меняет манеру разговора. С фамильярного «ты» коллежский асессор переходит на «вы», добавляя почтенное «превосходительство». Принимается лепетать что-то приторно-заискивающее, сбивается, запинается и повторно представляет толстому вытянувшееся в струнку семейство.

Толстому противна резкая метаморфоза, произошедшая со старым приятелем. Он, не глядя, подает руку тонкому, и тот учтиво пожимает всего лишь три пальца. Толстый уходит, а коллежский асессор с женой Луизой, урожденной Ванценбах, и сыном Нафанаилом, учеником 3-го класса гимназии, остаются стоять на перроне. Их лица выражают благоговение. Они приятно ошеломлены.

Проблематика: чинопочитание и рабская философия

Чехова-сатирика особенно занимала актуальная для русского общества XIX века тема чинопочитания. Всякое ущемление человеческой личности вызывало острое писательское негодование.

В первоначальном варианте рассказ «Толстый и тонкий» выглядел несколько по-другому. Толстый выступал в роли начальника тонкого. Он журил своего подопечного за опоздание на службу, а тот раболепствовал и заискивал перед руководством, чтобы смягчить возможное наказание.

Подобная расстановка ролей органично вписывалась в классическую литературную концепцию «маленького человека», униженного, оскорбленного, бесправного, вынужденного рабски пресмыкаться перед сильными мира.

Включая произведение в сборник «Пестрые рассказы», Чехов полностью его переписывает. Он меняет вектор привычной концепции и создает нового «маленького человека». Теперь его никто не вынуждает заискивать и раболепствовать, он добровольно идет на унижение. Более того, подобная манера поведения доставляет ему удовольствие. Читательская симпатия закономерно переходит на сторону господ, «маленький человек» больше не вызывает сострадания, он противен.

Так, в рассказе «Толстый и тонкий» толстый, несмотря на высокий чин тайного советника (один из высших гражданских чинов, приравнивается к генералу), с радостью окликает своего старого гимназического товарища. Его отношение к тонкому не меняется, когда он узнает, что тот служит коллежским асессором (чин соответствует капитану в пехоте).

Для тонкого значение первостепенной важности имеет положение в обществе. Он в первую очередь указывает на свой чин, Станислава (младшая государственная награда), что имеется в наличии. Дальнейшая манера разговора с приятелем зависела только от того, что он ответит на вопрос «До чего дослужился?».

Окажись толстый, скажем, титулярным советником, тонкий повел бы себя высокомерно, с коллежским асессором он бы говорил на равных, с надворным или статским советником держался более сдержанно. Но блеск и недостижимая высота тайного советника заставили тонкого тут же свалиться на колени. Он даже не пытался извлечь выгоды из знакомства с влиятельной особой, тонкий мог лишь рабски благоговеть.

Тему человеческого двуличия и приспособленчества Чехов разрабатывал и в дальнейшем. В 1884-м он напишет рассказ «Хамелеон». Его главный герой полицейский надзиратель Очумелов станет символом подобной манеры поведения.

Рассказы, в которых ничего не происходит

Начинающий прозаик Антон Чехов уловил актуальное для тогдашней литературы субъективное начало в повествовании. Он описывал частную жизнь людей, опираясь на личные наблюдения. Пестрый материал повседневной действительности проходил сквозь призму авторского восприятия и облекался в короткий рассказ.

Малую литературную форму любили Пушкин и Тургенев, однако рассказы Чехова принципиально отличаются от тех, что писали знаменитые предшественники. Большинство ранних чеховских рассказов занимают две, три, а то и одну страницу. Критики говорили, что в них нет содержания. Однако под содержанием подразумевался не смысл, а действие, движение жизни. Оно в самом деле сведено к минимуму. К примеру, фабулу «Толстого и тонкого» можно описать одним предложением: «На вокзале встретились два старых знакомых, поговорили несколько минут и разошлись».

Подобные обыденности происходят ежесекундно. Основной акцент Чехов делал не на действии, а на характере персонажа, что ярко проявляется в данной конкретной ситуации. Автор краток в описательных характеристиках, он полностью упраздняет рассуждения и выводы. «Чем теснее, компактнее, тем выразительнее, – говорил Антон Павлович, – Частностями нужно жертвовать ради целого».

Именно поэтому первостепенное значение в прозе Чехова имеет художественная деталь. Автор мог охарактеризовать образ буквально несколькими штрихами. Так, в «Толстом и тонком» Чехов не дает портретных характеристик своих героев. Он лишь отмечает, что толстый только что пообедал, что его губы лоснились, подобно спелым вишням, и пахло от него хересом и флердоранжем (аромат апельсиновых лепестков). Тонкий вышел из поезда, он нагружен багажом, его костюм пропах ветчиной и дешевым кофе. Читатель тут же делает для себя пометку, что первый, вероятно, человек не бедствующий, второй, скорее всего, вынужден считать деньги. Он даже не может нанять носильщика, поэтому тащит багаж сам.

Характеры персонажей
Диалог между приятелями позволяет сделать выводы о характерах персонажей. Толстый немногословен, дружелюбен, его речь проста и спокойна. Тонкий суетлив, речист, хвастлив.

Метаморфоза, произошедшая с тонким и его семейством, описана Чеховым мастерски. На лице тонкого появляется широчайшая улыбка, а сам он сжимается и будто сужается вместе со своими многочисленными картонками и тюками. Длинный подбородок жены вытягивается, сын Нафанаил поспешно застегивает пуговки на гимназическом мундире, шаркает ножкой и от волнения роняет фуражку. Авторская зарисовка оказывается многословнее пространного описания в несколько страниц.

На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом и флердоранжем. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей. Из-за его спины выглядывала худенькая женщина с длинным подбородком - его жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом - его сын.

Порфирий! - воскликнул толстый, увидев тонкого. - Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет!

Батюшки! - изумился тонкий. - Миша! Друг детства! Откуда ты взялся?

Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные слез. Оба были приятно ошеломлены.

Милый мой! - начал тонкий после лобызания. - Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько! Такой же красавец, как и был! Такой же душонок и щеголь! Ах ты, господи! Ну, что же ты? Богат? Женат? Я уже женат, как видишь... Это вот моя жена, Луиза, урожденная Ванценбах... лютеранка... А это сын мой, Нафанаил, ученик третьего класса. Это, Нафаня, друг моего детства! В гимназии вместе учились!

Нафанаил немного подумал и снял шапку.

В гимназии вместе учились! - продолжал тонкий. - Помнишь, как тебя дразнили? Тебя дразнили Геростратом за то, что ты казенную книжку папироской прожег, а меня Эфиальтом за то, что я ябедничать любил. Хо-хо... Детьми были! Не бойся, Нафаня! Подойди к нему поближе... А это моя жена, урожденная Ванценбах... лютеранка.

Нафанаил немного подумал и спрятался за спину отца.

Ну, как живешь, друг? - спросил толстый, восторженно глядя на друга. - Служишь где? Дослужился?

Служу, милый мой! Коллежским асессором уже второй год и Станислава имею. Жалованье плохое... ну, да бог с ним! Жена уроки музыки дает, я портсигары приватно из дерева делаю. Отличные портсигары! По рублю за штуку продаю. Если кто берет десять штук и более, тому, понимаешь, уступка. Пробавляемся кое-как. Служил, знаешь, в департаменте, а теперь сюда переведен столоначальником по тому же ведомству... Здесь буду служить. Ну, а ты как? Небось уже статский? А?

Нет, милый мой, поднимай повыше, - сказал толстый. - Я уже до тайного дослужился... Две звезды имею.

Тонкий вдруг побледнел, окаменел, по скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились... Длинный подбородок жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и застегнул все пуговки своего мундира...

Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие, вельможи-с! Хи-хи-с.

Ну, полно! - поморщился толстый. - Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства - и к чему тут это чинопочитание!

Помилуйте... Что вы-с... - захихикал тонкий, еще более съеживаясь. - Милостивое внимание вашего превосходительства... вроде как бы живительной влаги... Это вот, ваше превосходительство, сын мой Нафанаил... жена Луиза, лютеранка, некоторым образом...

Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и почтительной кислоты, что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку.

Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем и захихикал, как китаец: "Хи-хи-хи". Жена улыбнулась. Нафанаил шаркнул ногой и уронил фуражку. Все трое были приятно ошеломлены.

Порфирий! - воскликнул толстый, увидев тонкого. - Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет!

Батюшки! - изумился тонкий. - Миша! Друг детства! Откуда ты взялся?

Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные слез. Оба были приятно ошеломлены.

Нафанаил немного подумал и снял шапку.

Нафанаил немного подумал и спрятался за спину отца.

Ну, как живешь, друг? - спросил толстый, восторженно глядя на друга. - Служишь где? Дослужился?

Нет, милый мой, поднимай повыше, - сказал толстый. - Я уже до тайного дослужился... Две звезды имею.

Ну, полно! - поморщился толстый. - Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства - и к чему тут это чинопочитание!

1. Впервые напечатано: «Осколки», 1883, № 40, 1 октября (ценз. разр. 30 сентября), стр. 5. Подпись: А. Чехонте.
Сюжет рассказа «Толстый и тонкий» в его первоначальной редакции основывался на анекдотическом казусе, а конфликт между персонажами возникал случайно, из-за невольной оплошности «тонкого».
Редакция 1886 года, будучи в целом текстуально близкой к редакции 1883 г., немногими внесенными изменениями существенно переменила смысл рассказа. Был устранен мотив служебной подчиненности: «тонкий» теперь пресмыкается перед «толстым» без всякой практической надобности – «по рефлексу». Рассказ получил гораздо большую сатирическую заостренность и обобщенность.
Готовя текст для собрания сочинений, Чехов внес стилистические поправки – в частности, устранявшие привкус «осколочного» фельетона (опущено, например, название департамента во фразе: «Служил, знаешь, в департаменте „предисловий и опечаток“»).
В обзорной статье о творчестве Чехова («Изъяны творчества») П. Перцов отнес рассказ «Толстый и тонкий» (вместе с «Загадочной натурой» и некоторыми другими) к вещам, которые «представляют просто филигранную работу, и в них, кажется, ни одной строчки нельзя ни прибавить, ни убавить» («Русское богатство», 1893, № 1, стр. 50).

10. Очень приятно-с! – буква "с" в конце слова или «слово-ер-с» – это сократившееся до единственного звука обращение "сударь" .
Когда-то «слово-ер-с» было распространено и в речи дворянства как выражение уважительности, прежде всего к старшим. Одним из признаков гордого и независимого поведения молодого Евгения Онегина в среде соседей-помещиков был отказ от «слово-ер-са». За это он был решительно осужден местным дворянством как неуч и сумасброд: «Все да да нет; не скажет да-с / Иль нет-с» . Зато у почтительного Молчалина «слово-ер-с» не сходит с языка: «да-с, я-с, к нам сюда-с» и т. д. Даже Фамусов, заискивая перед Скалозубом, употребляет «слово-ер-с». «Слово-ер-с» в представлении старых дворян свидетельствовало о сохранности «добрых традиций» старины, патриархальности и почитании старших. «Слово-ерик-с пропало, – говорит консерватор и крепостник Калломейцев в «Нови» Тургенева, – и вместе с ним всякое уважение и чинопочитание!»
Однако оно не пропало вовсе, а только исчезло из речи образованных дворян, перейдя к купечеству, мещанству, мелкому чиновничеству, прислуге. Униженный и прибитый штабс-капитан Снегирев в «Братьях Карамазовых» Достоевского, представляясь, говорит: «Скорее бы надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами. Слово-ер-с приобретается в унижении» . Вспомним эпиграф к 6-й главе «Пиковой дамы» Пушкина: «– Атанде! – Как вы смели мне сказать атанде? – Ваше превосходительство, я сказал атанде-с!» Этот разговор за карточным столом говорил современнику многое: атанде – карточный термин, означающий «подождите, ход сначала сделаю я». Вероятно, без «слово-ер-са» он звучал несколько грубо, вроде простого подождите, из-за чего скромному участнику игры приходится извиняться перед «превосходительством» – генералом.
Было бы неверным считать «слово-ер-с» исключительно выражением почтительности. К концу XIX века в среде интеллигентных мужчин «слово-ер-с», употребляемое умеренно, стало средством усиления эмоциональной выразительности речи, признаком некой, подчас иронической, официальности. Так, доктор Астров в «Дяде Ване» Чехова говорит Войницкому, с которым он на равных, со «слово-ер-сами»; «слово-ер-с» употребляют и Соленый в «Трех сестрах», и многие другие персонажи чеховских произведений без всякого раболепия.
Весьма любопытно, психологически тонко и убедительно построена беседа-допрос Раскольникова в «Преступлении и наказании» Достоевского. Следователь Порфирий Петрович, дабы придать разговору с подследственным доверительный, полуофициальный характер, часто употребляет «слово-ер-с», Раскольников, будучи в неравном положении, – ни разу. «Вы и убили-с» – так спокойно-вкрадчиво Порфирий Петрович заканчивает разговор, как бы смягчая этим «слово-ер-сом» напряженность ситуации.
С октябрьской революцией 1917 года, уничтожившей декретом чины, сословия и связанные с ними формулы титулования, стихийно, без всяких указов умерло и «слово-ер-с» . Сохранилось оно на некоторое время в устах старой профессуры, ученых и врачей, в качестве добавления к некоторым служебным словам: ну-с, да-с, вот-с, так-с, как бы придавая речи отнюдь не подобострастность, а некую солидность и барственность.

Антон Чехов

Толстый и тонкий

На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом и флер-д"оранжем. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей. Из-за его спины выглядывала худенькая женщина с длинным подбородком - его жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом - его сын.

Порфирий! - воскликнул толстый, увидев тонкого.- Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет!

Батюшки! - изумился тонкий.- Миша! Друг детства! Откуда ты взялся?

Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные слез. Оба были приятно ошеломлены.

Милый мой! - начал тонкий после лобызания.- Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько! Такой же красавец, как и был! Такой же душонок и щеголь! Ах ты, господи! Ну, что же ты? Богат? Женат? Я уже женат, как видишь... Это вот моя жена, Луиза, урожденная Ванценбах... лютеранка... А это сын мой, Нафанаил, ученик III класса. Это, Нафаня, друг моего детства! В гимназии вместе учились!

Нафанаил немного подумал и снял шапку.

В гимназии вместе учились! - продолжал тонкий.- Помнишь, как тебя дразнили? Тебя дразнили Геростратом за то, что ты казенную книжку папироской прожег, а меня Эфиальтом за то, что я ябедничать любил. Хо-хо... Детьми были! Не бойся, Нафаня! Подойди к нему поближе... А это моя жена, урожденная Ванценбах... лютеранка.

Нафанаил немного подумал и спрятался за спину отца.

Ну, как живешь, друг? - спросил толстый, восторженно глядя на друга.- Служишь где? Дослужился?

Нет, милый мой, поднимай повыше,- сказал толстый.- Я уже до тайного дослужился... Две звезды имею.

Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились... Длинный подбородок жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и застегнул все пуговки своего мундира...

Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с.

Ну, полно! - поморщился толстый.- Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства - и к чему тут это чинопочитание!

Помилуйте... Что вы-с...- захихикал тонкий, еще более съеживаясь.Милостивое внимание вашего превосходительства... вроде как бы живительной влаги... Это вот, ваше превосходительство, сын мой Нафанаил... жена Луиза, лютеранка, некоторым образом...

Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем и захихикал, как китаец: "хи-хи-хи". Жена улыбнулась. Нафанаил шаркнул ногой и уронил фуражку. Все трое были приятно ошеломлены.